Муж безо всяких реплик расписался и со словами «Ну, у меня-то по средам кафедра, это понятно, что я не могу, а вы договоритесь тут без меня», встал, и след его тут же простыл…

- Доченька, понимаешь..., - начала я, но на этом положенное начало было завершено.
- Мамочка, я понимаю и даже знаю, что ты мне сейчас скажешь, но пойми и ты меня, кстати, хорошо бы, чтобы и папа понял! – последние слова она специально крикнула громко, чтобы услышал муж, - скоро в классе будут думать, что у меня нет родителей, или, ещё хуже, что мои родители мною совсем не интересуются, потому что у всех детей постоянно кто-то ходит на собрания, а вы за все три года были всего раза три или четыре! Мама, я уже в пятом классе! Ты же до сих пор спрашиваешь меня, когда смотришь школьные фотки, кто это, а это кто! Ты вообще никого не выучила и даже не запомнила! И тебя, и папу тоже никто не знает. Мама, ну прошу тебя, сходи на собрание! У меня же всё хорошо, ругать меня не будут, а если ты придёшь, так, может, и похвалят, потому что хвалят тех детей, чьи родители сидят на собрании. Мне девчонки так сказали. А про меня не говорят, потому что вас никогда нет. Не будут же про меня первого сентября, на самом первом собрании, говорить, когда никто ещё ничего не знает, что будет. Мама, ну пойди, пожалуйста, а то мне стыдно, что вы не ходите. Я всё время вру про вас: то вы на работе, то вы болеете, то в командировке. Мама! Ну, скажи, что пойдёшь!
- Пойду.

Это прозвучало так печально-обречённо, что дочка сначала обрадовалась, а потом, видя какой у меня несчастный вид, обняла меня и сказала:

- Не бойся, мамочка, посидишь, послушаешь, можешь даже вопросы не задавать, журнал и так по партам пустят, сдашь деньги и домой!
- Лучше бы мы с самого начала сказали, что мы служим в разведке и наша первая задача – родину защищать, нас бы и не ждали …

******************************************************************************
Что такое родительская обязанность по отношению к школе, мы с мужем знаем. В основном, она включает в себя два момента: первое, это посещение родительских собраний, а заодно сдача денег на нужды класса или школы, и второе - это сдача денег на нужды класса или школы и заодно посещение родительских собраний.

Как настоящие нормальные родители, мы не любили ни первое, ни второе. Мы любили третье (компот!) – придумывать, как не делать ни первого, ни второго. Получалось плохо.

Если наша нелюбовь к сдаче денег была хоть чем-то оправдана и объяснима, например, мы понимали или догадывались, что не все наши денежки идут именно на то, на что их собирают, потому что по прошествии некоторого (большого) количества времени после их сдачи, мы не видели того, что должен был приобрести родительский комитет, или, наоборот, мы видели, что продолжают пропадать вещи из гардероба, в котором должна была работать некая старушка, якобы получающая эти самые собранные с нас честно заработанные средства, то нелюбовь к посещению родительских собраний не была у нас оправдана ничем.

Мы не могли убедительно объяснить десятилетнему ребёнку, почему почти у всех родителей находится время придти в школу после работы, а у нас – нет. Все наши отговорки, типа сверхурочной работы, головной боли, срочного похода в какую-нибудь контору, вызывали неудовольствие и протест дочери. Ребёнок не хотел, чтобы мы входили в число «почти всех», она хотела, чтобы мы были «как все». «Как все» - это значило приходить к шести или семи вечера несколько раз в течение учебного года в школу, садиться за парту и слушать сначала выступление классного руководителя, иногда и других учителей, что в принципе ещё можно было делать, а потом слушать несущийся со всех концов класса родительский бред, что в принципе делать не только не хотелось, а делать было невозможно.

Шёл пятый год обучения нашей дочери в обычной средней школе. К слову, нынешний пятый класс был прежним четвёртым. За это время на родительские собрания ходил муж: в начале учебного года и в конце. Исключение составляло только самое первое собрание, в первом классе, куда мы пошли не только вдвоём, а взяв ещё и нашу бабушку, мою маму.

То, о чём говорят родители после обязательной, официальной части, не поддаётся определению. Посетив сама пару раз собрания, я убедилась в том, что основная масса родителей, регулярно посещающих эти классные мероприятия, совершенно не торопится домой, а с удовольствием обсуждает такие, например, темы: где дешевле купить учебники; в чьих классах больше горшков с цветами, причём тут же начинаются воспоминания, как много «раньше» было зелени в классах и какие цветы у кого есть дома, как они растут и гибнут; какого цвета занавески или шторы повесить (хотя ни того, ни другого в школьных классах быть не должно), «а вот у меня дома зелёненькие висят…», «да ну что вы, зелёненькие, жёлтенькие куда лучше будут…», «женщины, какие жёлтенькие или зелёненькие?! Только белые и строгие…»; почему Маша и Ира дружили в прошлой четверти, а сейчас не дружат; откуда у Сашиного папы такая навороченная машина, если Сашины родители пишут каждый год заявления на материальную помощь (эх, хорошо идёт такая тема, когда никого из представителей этой семьи на собрании нет!) и тому подобные насущно-текущие вопросы.

И вот такой базар мог длиться час или два. И за него никто не отвечал… Что таким образом пытались выяснить родители, в основном, мамы, мне было не понятно. Может быть, я не права и не понимаю, что как раз через такие «обсуждения» рождалась какая-нибудь скрытая от моих глаз и ушей взаимосвязь или дружба родителей с учителями? Может быть, таким образом нужно было показывать личную заинтересованность в делах школы? Или посредством участия в этих диспутах выделить себя как самого интересующегося жизнью класса и своим ребёнком родителя? Нужно ли это? Или кому нужно это? Искренно ли это?

Я всегда считала, что не спешат домой те родители, которым или нечего делать дома, или с ними никто дома не разговаривает, либо наоборот, у них столько дел дома, и они так устали ото всего и ото всех, что приходят «оттянуться и расслабиться»… То есть, приходят из своих корыстных побуждений: либо поговорить и отдохнуть, либо отдохнуть и поговорить, заодно себя показать и других посмотреть, а не для урегулирования назревших школьных вопросов.

Мне, честно говоря, было жаль тратить время на эти безумные обсуждения надуманных вопросов. Лучше эти часы я проведу дома, в семье, с тем же самым ребёнком. Больше толку будет. Кстати, замечу, что как раз родители «непроблемных» детей реже всего ходили на собрания, а вот родители, которых и вызывали неоднократно, и к которым взывали чаще других, были постоянными «клиентами» собраний. Они, видимо, сразу, зная своё чадо, приобретали своего рода виртуальный абонемент на весь срок длиною в 10 лет.

Готовя ребёнка к школе, мы говорили примерно так:

- Пойми или запомни, как хочешь, на выбор, твои основные обязанности это хорошо учиться, иметь примерное поведение, быть вежливой и уважительно относиться к учителям. Всё остальное решать будем мы – твои родители.

Позже, когда дочь училась уже в третьем классе и начинала понимать, что родители решают «всё остальное» через непосещение родительских собраний, а как-то иначе, мы говорили так:

- Пойми, всё, что нам нужно знать о тебе в школе и о школе для тебя, мы знаем. Если возникнет необходимость в нашей помощи (помимо сдачи денег): мыть окна, стены, полы, дежурить на выборах, проводимых в школе, купить на новый год игрушки, на дни рождений – угощения, съездить с классом к зубному – пожалуйста, всегда готовы. Но ходить на собрания «для галочки» столько раз в году, сколько их устраивает классный руководитель, мы не можем. У неё свой план и своя работа, у нас – своя.

Мы действительно знали то, что нам нужно. К тому же, тот факт, что нам не названивали учителя и члены родительского комитета, нами рассматривался положительно. В противном случае, если бы были проблемы, нам бы позвонили. Или вызвали бы в школу через запись в дневнике. Но такого, к счастью, пока не было.

Что касается физической помощи классу и школе, то это не простые слова: мы действительно ходили с мужем на добровольно-принудительные субботники и мыли, красили, чистили, стирали всё, что было нужно. К Новому Году, 8 Марта, 23 февраля, Дню знаний и дню рождения школы я и ещё одна мама из родительского комитета ходили по магазинам и рынкам, закупая всякие вкусности для праздничных столов.

Но самый наш большой вклад в школу был – наша дочь.

- Папа ходит на работу и хорошо работает, я хожу на работу и хорошо работаю, а твоя работа – это ходить в школу и хорошо учиться. Для этого у тебя всё есть: ты сыта, одета, обута, у тебя есть дом, условия для нормальной жизни и нормальной учёбы, бабушка, кот, ну, и наконец, любимые родители. Так, что… сама понимаешь.

И ребёнок наш понимал. Училась она легко, хорошо, с удовольствием. Правда, домашние задания у неё всегда проверял муж. У него запас терпения был больше. Зато я очень любила слушать стихи, которые дочка учила наизусть, и помогала ей правильно определять главные слова в стихотворных строках. Когда-то, в юности, я ходила в театральную студию, где нас этому обучали. Пригодилось! И даже очень! Впоследствии дочка участвовала во всех литературных вечерах, организуемых в школе, прекрасно читая со сцены стихи.

Посещение родительских собраний само по себе не было бы ещё таким мучительным, если бы не одна вещь, раздражающая меня буквально: лицемерное, а порой и циничное, отношение «постоянно присутствующих родителей» к учителям.

Дело в том, что для меня учитель – понятие слишком, наверное, весомое, сохранившее в себе то трепетное отношение к людям этой профессии, которое я испытывала в бытность мою школьницей. Мне повезло: у меня была любимая учительница на протяжении многих лет, у меня были учителя, которые мне просто нравились, хотя были учителя, которые и не оставили никакого следа в моей душе. И всё-таки, учитель для меня – это было что-то неземное, возвышенное и необыкновенное. Поэтому я очень переживала, когда дочка рассказывала мне о каком-нибудь возникшем конфликте между учениками и учителем в классе, даже если она и была ни при чём. Но тяжелее всего я переживала, когда понимала, что в конфликте виноват учитель, потому что ему или ей не хватило ума, или профессионализма, или терпения из-за вспыльчивого характера и неумения совладать с собой, или просто из-за нездоровья по каким-либо причинам. Часто я вставала на сторону учителя, пытаясь объяснить его резкое, неправильное поведение. Но иногда я не могла защитить его, например, когда дочь неоднократно приносила тетрадь с проверенными диктантами, и я видела, что правильно написанные ею слова были безграмотно исправлены учителем. Кто кого должен учить? Что говорить в таких случаях? Проблема.

Помню одно из собраний во втором классе, на котором я была, где присутствовала мама дочкиной соседки по парте. Родительница девочки ходила на все классные и внеклассные сборы, приходя самой первой и уходя самой последней, за исключением учительницы. Сидя на первой парте средней колонки, напротив стола классной руководительницы, заискивающе смотря на неё, кивая (в знак согласия, конечно же) каждому сказанному ею слову, она ловила момент, когда можно было подать бумагу и ручку, подвинуть поближе классный журнал, и тому подобные мелочи, и услужливо всё это делала. В родительском комитете она была всегда. По рассказам дочки, она делала самые дорогие подарки на день рождения учительницы. После собрания она подошла к столу и, склонившись, как бы шёпотом, но почему-то очень громким, сказала:

- Ой, Елена Степановна, у вас сегодня такой красивый костюм! Где вы его покупали, если не секрет? И какое изумительное колечко! Оно так подходит ко всему!

Выйдя из школы, я забежала сначала в один магазин, потом в другой и пошла за дочкой, которая (вот ведь совпадение!) была в это время в гостях как раз у той самой девочки-соседки по парте, чья мама является сейчас объектом моих воспоминаний. Наши дома стояли рядом со школой, и что немаловажно, не нужно было переходить дорогу ни идя в школу, ни идя друг к другу в соседний дом.

Когда я позвонила в квартиру, мне открыла уже пришедшая с собрания мама «номер один», пригласив пройти в комнату. Я отказалась, сославшись на нехватку времени, и осталась ждать дочь в прихожей, пока она собиралась, одевалась и прощалась со школьной подружкой.

Рядом со мной, на стене, зазвонил телефон, хозяйка взяла трубку и я стала свидетельницей следующего разговора, видимо с мамой мамы, то есть с бабушкой.

- Алло! Да, уже пришла. Всё нормально. Поела, поела. Она с девочкой была, из нашего класса, играли тут, занимались. Что? Да нормально всё, я же говорю. Денег опять требовали, пришлось сдать. Как в прорву сдаём! Куда идут, на что деньги тратят – не понятно. Что её спрашивать-то?! Толку-то от моих вопросов. Она вон сегодня опять в новом костюме была. Хоть бы постыдилась такие фирменные вещи перед родителями одевать! Что ж мы, дураки, что ли и не знаем, сколько такой костюмчик стоит?! Обнаглела она уже! Ты представь себе, ещё и кольцо с брюликами одела! Наглая до ужаса! А ты говоришь, куда деньги наши идут! На её шмотки и идут. Зараза такая, ангелом всё прикидывается, бедные мы учителя, говорит, а сама небось по заграницам ездит в отпуска… Тьфу, сто лет бы её не видеть! У других училки как училки, а эта всё какие-то методики сочиняет, из-за которых каждый раз надо новые учебники покупать. Ясное дело, перед директрисой выпендривается, небось имеет за это что-то. Не хочу больше о ней говорить, у тебя-то что новенького?…

Весь этот разговор происходил здесь же, в прихожей, где стояла я, одевалась моя дочь и, провожая нас, находилась хозяйская дочка. Говорила её мать нарочито громко, чтобы было слышно всем.

Мы выскочили от них, как ошпаренные. Вот вам и наглядный пример лицемерия и цинизма. Разве так можно? Нет, так нельзя.

Между тем, вернёмся в реальность. Близится день и час, когда нужно будет идти на родительское собрание. Точнее, этот день уже завтра. Я отпрашиваюсь на работе, чтобы уйти на час раньше, перекусываю в кафе, чтобы не смущать желудочными голодными воплями законопослушных родителей, крашу губы перед входом в школу и захожу в среднее образовательное учреждение номер 301 для выполнения своего священного материнско-родительского долга.

…Ну вот и всё. Через полтора часа долг отдан. Как хорошо жить и не быть обязанной никому, даже своему любимому ребёнку! Настроение – приподнятое, лицо – улыбающееся, взгляд – озорно-задорный, нос – кверху: гора с плеч. Гордо и спокойно иду домой, думая о том, что теперь-то уж я заработала себе право на отсрочку до следующего собрания…

*************************************************************************************
- Ну, вот и всё. Можешь спокойно теперь ходить в школу: я всех видела и меня тоже все видели. Правда, никто наверное не догадался, чья я мама. Я так думаю.
- Мамочка, ты молодец, спасибо тебе! Это неважно, что тебя никто не узнал, главное Ирина Викторовна видела. А вообще-то я бы хотела, чтобы знали, что ты моя мама, потому что ты такая красивая сегодня, нет, как бы всегда, но сегодня – особенно! Конечно, я не спрашиваю тебя о том, что там было интересного, понятно, что тебе ничего не интересно, но всё-таки, а что там было… интересного?
- Ничего особенного. На всех мам один папа и одна бабушка, которая больше всех вопросов задавала и выступала. А так – наверное, как всегда. Одна радость – денег не собирали.
- Ну, ты, конечно, никаких вопросов не задавала и уж точно не выступала?
- Конечно нет! Ругать тебя – не ругали, хвалить – не хвалили, вообще о тебе ничего не говорили, как будто бы ты и не учишься совсем. Да, кстати, я и фамилии твоей в журнале не видела. Может быть, я невнимательно смотрела, но вроде бы внимательно. Странно. И потом, почему ты говоришь «Ирина Викторовна»? Собрание вела Светлана Павловна. Или она её замещала?
- К-какая Светлана Павловна?! – запинаясь и, широко раскрывая глаза, неуверенным голосом спросила дочь.
- Ваша. Твоя классная. Разве у тебя не Светлана Павловна, математичка… на высоких каблуках, симпати…, - всё медленнее и медленнее перечисляла я учительские приметы, замечая, как меняется в лице не в лучшую сторону мой ребёнок, - …чная… симпатичная?

- Ма-а-а-ма! Где ты была-а?! Какая Светлана Павловна?! В каком классе ты сидела?! В какой школе ты вообще была?! Па-а-а-па! Иди сюда! Я не могу! Сейчас я маму убивать буду…
- Так. Ты подожди, не кричи. Ты мне что сказала? Второй этаж, правая лестница, левая сторона, первая белая дверь без номера кабинета. Так? Заходишь, средняя колонка, любая свободная парта. Ну, так?
- А-а-а-а! Всё! Это конец! Мама! Ты просидела всё собрание в шестом «а»! Понимаешь? А я учусь в пятом «а». Блин! Светлана Павловна – это их классная. Вот почему меня и в журнале не было! Что я теперь скажу?! Меня же засмеют все! Ну, что ты наделала?! Раз в жизни пошла и просидела совершенно в другом классе! Неужели ты не поняла по разговору, что это не мой класс?!
- Ну, прости, пожалуйста, ну хочешь, я пойду завтра и всё улажу? Постой, кто тебя застыдит? Я же не вписывала себя в список присутствующих, потому что он до меня не дошёл почему-то, а я и не стала его искать.
- Это точно? Точно?
- Да, абсолютно точно. Я это помню.
- Помню, помню… Лучше бы ты запомнила, как мою учительницу зовут!
- Да я помнила, доченька, просто я её в лицо не помню! А бэйджиков у них нет. Откуда я знала, что эта Светлана Павловна, а не Ирина Викторовна! Ну, не огорчайся ты так, я потом ещё схожу…
- Нет! Никогда! Никуда ты больше не ходи, а то в следующий раз вообще в другой школе просидишь и довольная придёшь! Мама, ну как же ты так? Как ты сказала, я тебе сказала?
- Второй этаж, правая лестница, левая сторона, первая белая дверь без номера кабинета.
- Всё ясно. Всё правильно, только левая лестница и правая сторона. Горе ты моё.

************************************************************************************

Вплоть до выпускного вечера «припоминали» мне муж и дочь при случае мой знаменитый «крестовый поход» на родительское собрание в пятом классе. «Крестовым» они его прозвали потому, что я пошла тогда в школу не по «велению сердца моего», как они думали, а ради «галочки», то есть «крестика», да и то после дочкиного упрашивания и взывания к моей совести. А я-то, если честно, думала, что это они на мне «крест поставили», в смысле бесполезности дальнейшего посылания меня в школу.

Что ж, зато этот эпизод из школьной жизни дочки навсегда вошёл в нашу семейную историю!

Автор: Татьяна Зимбули

Нюансы.ру